Веллингтон: интересный маршрут для искателей приключений
Веллингтон начинается с посадки. Самолет сел – туристу валерианки, пилоту орден. В проливе Кука всегда дует ветер. Скорость его достигает 29 км в час, что много.
Однажды дунуло 248 км в час. Тем не менее самолеты благополучно садятся, помахивая крыльями на ветру. Здесь страдают от наводнений и землетрясений, а ветер – пустяк: к счастью, крупных авиакатастроф не было вовсе.
Декларация интересуется ввозом еды: в страну не должно въехать ни крошки. Забытые в рюкзаке банан или яблоко могут стоить гостю $400 штрафа. Гражданин Швейцарии, стоящий рядом в очереди, обнаруживает в сумке чайный пакетик; сумка отправляется на процедуру биологического контроля. Легче верблюду пролезть через игольное ушко, чем туристу ввезти бактерию в экологически чистую зону.
Белое на синем
Итак, Веллингтон, южный край Северного острова. Назначенный столицей из геополитических соображений – чтобы остров Южный, вдали от правительства, не стал отдельной страной.
Окленд – теплый, солнечный, безветренный – всем нравился больше. Но в «официальные лица» произвели Веллингтон, где двери машин открывают осторожно, чтобы не оторвало и не унесло в море-океан.
Дорога в центр (CDB) идет вдоль залива. Синяя вода, белые двухэтажные домики – выше не строят, слишком часто трясет. Вода здесь верховная власть: поэтому центральная улица города – это Набережная (Waterfront).
В 90-е на Набережной затеяли большую реконструкцию: бюро Athfield Architects предложило модный урбанистический проект. Перестраивали не на московский манер, но нежно, вписывая эдвардианские постройки и ар-деко в городские удобства. Деревянные дома и пристани с лесенками не тронули, теперь они соседи мостам, лавочкам, клумбам и скульптурам.
В залив, покорно опустив руки, смотрит двухметровая железная статуя «Утешение на ветру» англичанина Макса Патте. А вот новозеландское писательское общество воплотило свой скульптурный проект – The Wellington Writer’s Walk: по Ватерфронту разбросаны каменные буквы, цитаты из новозеландских авторов. «Я живу на краю вселенной. Как и все остальные».
И, конечно, памятник первооткрывателю. Но это не Джеймс Кук. И не Абел Тасман. Набережную украшает семейство Купе, вождя племени с Хаваики, прибывшего в Новую Зеландию в 925 году.
Его историю рассказывают в музее Te Papa Tongarewa (что в переводе с маорийского «сокровищница»). Музей находится тут же, на Набережной.
В музее можно узнать, откуда взялись маорийцы (правильный ответ – «приплыли с Тайваня»). Увидеть маорийский дом «варенуи». Зайти внутрь, но не фотографировать: это против маорийских правил.
Есть залы, рассказывающие про первых англичан – аристократов, не каторжников (отсюда презрение к Австралии). Про сражение при турецком Галлиполи, с тысячами погибших новозеландцев, поддержавших союзников в Первую мировую.
Есть дом, который, если нажать на кнопку, раскачивается будто при землетрясении. Есть табло, фиксирующее реальные толчки: оказывается, острова встряхивает по нескольку раз за день.
Но город живет, не паникуя. На Cuba Street (богемной улице вроде сан-францисской Хайт) – модные рестораны, стены с граффити и песни pacific people, бомжей-островитян: Веллингтон для них – место заработка пары монет. В отличие от московского Арбата Куба не сувенирная лавка: можно вкусно поесть (например, в кафе Loretta), купить одежду местных дизайнеров (бутик Carly Harris, за прилавком торгует мама Карли). По пятницам открыт ночной рынок еды Cuba Street Night Market.
Если город задержит на пару дней, поразглядывайте модерн 60-х. Сложно пропустить круглое здание парламента, его еще называют ульем: это самый необычный парламент в мире.
А вот за часовней Футуна придется съездить в район Карори. В 1958 году община Society of Mary заказала архитектору Джону Скотту храм, который тот построил, вдохновляясь мараэ, маорийским святилищем. Гибрид собрал кучу архитектурных премий.
Еще одна странная церковь – католическая St. Francis de Sales на юге, в районе Айленд-Бей, появилась в 65 году вместо деревянной. Джейсон Смит построил белое здание-веер, плавно загнув вверх одну из складок.
Веллингтонцы не ходят хмуро. Напротив, заполняют ненастную среду ярким цветом и милыми штучками вроде местного пива Garage Project и арахисовой пасты Fix and Fogg. Паровоз канатки, катающий туристов по зеленым холмам, – ярко-красный. Троллейбусы – желтые. Уютные мелочи отлично утешают на ветру.
Вино и котики
Буклеты настойчиво предлагают два тура. Первый – на дегустацию вин. Второй – на сафари к морским котикам. Вайрарапа, что в часе езды от Веллингтона, – буржуазная провинция в английском стиле. Холмы и долины. Бабушки в шляпках. Белые церкви и антикварные лавочки.
В Грейтауне и Мартинборо улицы расходятся полосами «юнион джека». В Фезерстоне делают отличный сыр (сыроварню назвали C’est cheese на французский манер). Местные рестораны – лучшие в стране.
Когда-то тут росли леса, но ими пожертвовали ради пино-нуар. Теперь здесь виноградники Мартинборо, Гладстона и Мастертона: регион Вайрарапа, вместе с Хоукс-Бей и Мальборо (что на Южном острове), образует так называемый винный путь, New Zealand Wine Trail. «Молодые вина, старая традиция», – говорят Шейн и Поппи. В их поместье в Мартинборо мы останавливаемся на ужин и дегустацию. «У нас всего два акра земли. Зато наш совиньон-блан – «тейлорсьют-брют», – рассказывает Поппи, – а этот пино-нуар похож на мое свадебное платье».
К морским котикам нас везет Стив. Джип ползет по камням, переваливаясь, как паучок. Вползаем на Бруклинский холм. С обзорной площадки Brooklyn Wind Tribune смотрим сверху. Белые точки на волнах – это паромы, курсирующие между островами. Путь с Южного острова на Северный занимает три часа пятнадцать минут в хорошую погоду. В плохую – она бывает чаще – паром отменяют, так что следите за расписанием.
Побережье Веллингтона – первозданное. До маори и англичан здесь жили ящерицы и водоросли (850 видов). Маори ели ягоды каракка, больше не росло ничего. Даже утесник обыкновенный – кусты с золотистыми цветками – привезли шотландцы. Как и овец, пасущихся в Новой Зеландии где угодно, только не в этой каменной пустыне.
Следующая остановка – «пляж» Эбигэйл (Abigail). Есть мотель, для уставших от человечества. Весенняя температура воды – 15 градусов. Купаться нельзя. На этом пляже часто снимают кино (из-за знаменитой студии спецэффектов Питера Джексона к городу прилипла кличка Велливуд). Только что закончили Ghost In The Shell со Скарлетт Йоханссон. «Кинг-Конга» с Наоми Уоттс сняли в 2005-м.
Лорри и Изабел – пенсионеры, переехавшие на пляж шесть лет назад. Живут весь год, зимой не бывает холодов. Воду берут из источника, топят дровами. Боятся штормов. В случае катастрофы взбираются на холм повыше: такая вот энергичная старость.
Третья остановка – Red Rocks Reserve, колония морских котиков. Красные валуны – лава, застывшая 200 млн лет назад. Сказки маорийцев объясняют цвет: легендарный полинезийский мореплаватель Купе, считающийся первооткрывателем здешних мест, собирал ракушки, порезался и залил камни кровью. Края серебристо-синих ракушек – ими засыпан пляж – за 800 лет затупились: следуя примеру Купе, набиваю полный рюкзак сувениров.
Из-под красного камня торчит шоколадный бок: одинокие самцы морских котиков приплывают на этот пляж, чтобы выспаться перед новой попыткой знакомства. Несчастная любовь не сделала котика неврастеником: на вас он не прыгнет, вы не его мечта, но лучше все же не испытывать судьбу и не пытаться познакомиться поближе.
Шампанский пруд и киви
Автобус Naked bus (дешевый перевозчик) едет вглубь Северного острова – на Таупо, огромное озеро. Всюду туристы: в городке Таупо, на водопаде Huka Falls, в парке с горячими источниками (для любителей шлепок и полотенец есть купание с удобствами, спа DeBretts).
Главное здешнее развлечение – портрет предка, высеченный в скале. Предка звали Нгаторойранги (Ngatoroirangi). Предок привел на озеро два племени – нгати туваретоа и те арава.
Бабушка-маори попросила внука вырезать предка из дерева торара. Внук, Матахи Вакатака Брайтвелл, приехал на озеро в 70-е годы, но не нашел торара. И стал вырезать в скале. Работал целых четыре года. Сделал портрет высотой 10 м. Увлекшись, вырезал рядом другие портреты: жреца Тио, в честь которого названы город и озеро (Тоупо-нуи-а-Тио переводится как «накидка Тио»), и жену морского дракона. Теперь их разглядывают с лодок.
На Таупо легко растеряться: национальных парков вокруг столько, что не объехать за год. На юге – парк Тонгариро, с вулканами. На севере – Вай-о-тапу, с цветной кипящей землей. Вот что пишет Жюль Верн в «Детях капитана Гранта»: «Вся эта местность кипит и клокочет словно колоссальный котел, подвешенный над подземным огнем. Земля дрожит, и кора ее, словно корка перестоявшегося в печи пирога, во многих местах трескается, и оттуда вырываются пары, и, конечно, все это плоскогорье рухнуло бы в пылающее под ним подземное горнило, если бы скопившиеся пары не находили себе выхода на расстоянии двадцати миль от озера через кратеры вулкана Тонгариро».
В Вай-о-тапу чувствуешь себя поевшим галлюциногенов. Дыра в трехцветной земле пускает пузыри, из-за них ее называют Шампанским прудом. Желтый цвет берега – сера, зеленый – коллоидная сера, оранжевый – окись железа. Рядом кипит суп из желто-зеленого яда – это «Купальня дьявола».
В Te Puia, геотермальном парке города Роторуа (соседний с Таупо), пахнет яйцами. Струя гейзера Pohutu обернута парным облаком. Вхожу в парк через резные ворота с огромной фигурой Тики, маорийского божества: в Te Puia работает школа маорийской резьбы (tohunga whakairo). Традиционно принимают только мужчин.
Завтракаю hangi – блюдом из кумара (сладкого картофеля), курицы и тапиоки, завернутых в листья и испеченных прямо в земле. И иду в гости к киви.
Киви – полуежик-полуптица, с иглой-клювом, торчащим из пернатого колобка. Слепнет от света, поэтому живет в темном вольере. Пугливый и глупый. Киви осталось всего 70 000 штук, они не летают, за это их съели кошки. Когда-то в Новой Зеландии жила большая бескрылая птица моа, а потом исчезла. Чтобы не повторить судьбу моа, киви приходится жить в домиках с охраной.
Окленд. Зеленое и розовое. Светит и греет. Не сдувает и не уносит. Это вам не Веллингтон. Маорийцы не зря назвали Окленд Tamaki Makaurau – «женой, желанной сотне любовников». Недостаток, что их уже не сотня, а полтора миллиона: Окленд – единственное место в стране, где многолюдно.
От побережья до побережья, от залива Вайтемата до залива Манукау, от Тасманова моря до Тихого океана – 16 км города. Выхожу с севера, от модного Viaduct Harbour, квартала яхт, причалов и ресторанов в гаванях. К югу ведет Queens Street, с клерками, туристами, нищими, кришнаитами и другими беспокойными обитателями. «Вы местная? Нет? То-то вы такая улыбчивая». Гулять по Квинс нет смысла – свернув на параллельную улицу, пью кофе в кафе The Shelf и лезу на холм с Альберт-парком.
Счастье жить в городе, где есть такое чудо. Столетние деревья с толстыми стволами. Фонтан и статуя королевы Виктории. Часы из цветов. И много-много травы для валяния. Прогулка по Окленду вообще происходит от парка к парку. Идти иногда приходится вдоль транспортных развязок. Но парк стирает воспоминания об автомагистралях. В парках кажется, что машины будто и не изобрели вовсе.
Крайстчерч. Рестарт
Лечу на Южный остров. В самолете раздают Herald Tribune с портретом All Blacks: регбисты снова выиграли, снова залп салюта в новозеландских душах.
На соседних креслах маорийцы. У всех «моко», татуировки на подбородках: узоры, как биометрический паспорт, сообщают детали родословной и статуса.
В Новой Зеландии к маори отнеслись лучше, чем к аборигенам в Австралии, не выселили в резервации. О маори вспоминаешь не только в сувенирных магазинах, покупая деревянную фигурку «тики». Их встречаешь. Официантов, водителей такси, пассажиров самолета. «В моем классе несколько маорийцев, они уже без «моко», – рассказывает Никита, сын русских родителей, когда-то переехавших в Новую Зеландию. С Никитой и его мамой Надей мы едим фиш-энд-чипс, типичный новозеландский ужин. Никита нежно называет земляков «кивиками».
Про Крайстчерч, самый большой город Южного острова, можно было бы рассказать, что он повернут спиной к воде, что у него нет набережной, что Тихий океан будто подпирает его сзади. И много еще чего про английский уклад местной жизни. Если бы в 2010-м и в 2011-м информационная повестка не сменила статус на Quake City. Последнее землетрясение уничтожило центр. Обрушило кафедральный собор. На его восстановление выделили 55 млн, но их не хватило: руины, хоть и задекорированные, так и лежат, где упали. И не только собора, но и других зданий.
Чтобы неубранное не выглядело депрессивно, запустили проект Re-start: на месте упавших магазинов поставили контейнеры ярких цветов. Раскрасили камни.
В Музее землетрясения – такой теперь есть в городе – часы, на циферблатах которых застыло время толчков. И статуи, упавшие с портика. 185 погибшим поставили необычный памятник – пустые стулья. Свой стул каждому. Есть детский стульчик и инвалидное кресло.
«22 февраля около часа дня я собиралась на ланч, – вспоминает Надя, – и вдруг все затряслось. С потолка посыпались панели, провода, лампы. Брызнули стекла. Мы вышли на улицу – я ее не узнала. Все бегали с телефонами, связь не работала. Вдруг пришло СМС: «дети живы». Я села в машину, но домой добралась только в 10 вечера, дороги были завалены. Приехала – и увидела свой дом с упавшей стеной. Собака, к счастью, убежала к соседям».
Южный остров в два раза больше Северного. И на нем в два раза больше удивительного. Ледник Франца-Иосифа всех оттенков серебряного и синего. Гора Кука со снежной верхушкой. Сюда прилетают за главным, что есть на планете. За тем, ради чего вообще живут.
Мое время истекло, я возвращаюсь в Пиктон, на паром и самолет. Думаю о штормах и возможных отменах. Но все обходится мелким дождиком.
Цунами накроет это побережье через пару недель после моего отъезда. Дорогу с холмами в овечках (боже, храни овечек) смоет и унесет в океан. Еще через месяц ее построят снова, и заживут как ни в чем не бывало.
