И пришел француз

Издатель, телеведущий и коллекционер Пьер-Кристиан Броше – о своей любви к российской культуре

Он издает путеводители Le Petit Fute по регионам России, ведет телепередачу о российских народах и коллекционирует работы современных российских художников. Чем вызван такой интерес к нашей стране?

Когда мне было шесть лет, бабушка привела меня в букинистический магазин, купила несколько марок и сказала: «Это положит начало твоей коллекции: каждый приличный мальчик должен коллекционировать». И я стал собирать. Меня завораживал этот процесс. Вообще, мне всегда нравились предметы, в которых можно видеть знаки культуры, символы истории — вещи, благодаря которым можно почувствовать связь времен, осознать, что ты не первый и не последний.

И у меня сложилась в первую очередь достаточно серьезная коллекция редких почтовых марок Франции, а также… СССР. Откуда у француза, родившегося в Пуатье, интерес к Советскому Союзу, спросите вы. Все просто. Моего отца-физика в 1969 году пригласили в Новосибирск работать в лаборатории термодинамики Лаврентьева в Академгородке. Папа стал первым французским ученым, приехавшим в Новосибирск после подписания по инициативе Шарля де Голля соглашения между советской и французской академиями наук. Так что с детства у нас была русско-советская жизнь, и в те же годы я стал учить русский язык.

«В этот момент рождается искусство! Был бы великий Матисс великим Матиссом, если бы в один счастливый день он не встретился с русским фабрикантом Сергеем Щукиным? Нет»
Пьер-Кристиан Броше
Издатель путеводителей Le Petit Fute, коллекционер современного искусства

Всерьез интересоваться современным искусством я начал лет в двадцать. Однажды мой университетский профессор философии между делом сообщил, что в Париже в Музее современного искусства проходит выставка рисунков Джексона Поллока. В первые же выходные я сел в поезд и отправился в Париж. Пришел в музей и… ничего не понял. Какие-то хитросплетения линий, точки и значки. Я был удивлен, потрясен и заинтригован. И дал себе слово разобраться, понять, что же это такое, «современное искусство». С тех пор, где бы я ни жил, я старался не пропускать ни одной значительной выставки.

На следующий год я поехал учиться в Англию, в Оксфорд, где переводил книгу философа Жан-Франсуа Лиотара на английский о творчестве современного американского художника Эдварда Кинхольца. В Оксфордском музее побывал на необыкновенной выставке — открыл для себя Владимира Маяковского и русский футуризм. Когда через год я уехал учиться в Дюссельдорф, впервые увидел там инсталляции Йозефа Бойса — его безумные арт-объекты из жира, войлока, металла…

Мне был 21 год, я только что получил магистерскую степень по философии — исследовал связь искусства с современной философией. Я пытался дешифровать язык современного искусства, и одновременно меня заинтересовала еще одна важная тема — отношения художника с меценатом, с тем, кто готов платить за творчество, кто готов поддерживать и продвигать искусство. Обычно искусствоведы, анализируя картины, неважно, будь то классика или современность, ограничиваются формальными аспектами (краски, техника) и смысловыми (сюжет, символика). Но есть и третий подход — какую роль условный «меценат» (коллекционер, государство, церковь…) играет в формировании искусства и культуры. В тот момент, когда человек достает из кармана собственные деньги и протягивает их художнику, происходит важнейший акт признания того, что творчество художника — живой материальный процесс… В этот момент рождается искусство! Был бы великий Матисс великим Матиссом, если бы в один счастливый день он не встретился с русским фабрикантом Сергеем Щукиным? Нет. Анри Матисс собирался оставить живопись, вернуться к спокойной и стабильной жизни клерка. Поддержка Щукина и его большой заказ («Танец» и «Музыка» для особняка в Москве) вернули Матиссу веру в себя и дали материальную возможность творить.

…В 1982 году я отправился на полгода в западный Берлин, чтобы пройти практику в «Бетаниене» — центре современного искусства. Тогда в этом городе рядом со стеной проходила знаменитая выставка Zeit Geist, где можно было увидеть работы представителей всех направлений современного искусства. Берлин в начале 80-х годов был центром авангардной культуры в Европе. И именно тогда, в Берлине, я стал счастливым обладателем первых экземпляров своей будущей коллекции — получил в подарок небольшую работу Хартмута Бонка и Эллы Сантаросы и сделал свою первую покупку — несколько рисунков Сержа Шпицера.

В Париже я устроился работать в издательство Somogy, специализирующееся на книгах по искусству и моде, и благодаря новой работе познакомился со многими яркими персонажами мира искусства. У художника и дизайнера Жан-Шарля де Кастельбажака я увидел прекрасную частную коллекцию, в которой были представлены все модные тогда художники, включая Жан-Мишеля Баскию, Кита Харинга, Джулиана Шнабеля и т. п. Жан-Шарль часто устраивал вечеринки, на которых собирался весь бомонд арт-Парижа. У него дома можно было увидеть кого угодно, например фланирующего по комнатам Баскию в носках…

Мне необыкновенно понравилась эта атмосфера искусства и веселья, и я понял, что тоже так хочу. И вот я стал приглашать в свою маленькую студию парижскую богему. Иногда там помещалось до 50 человек — это были модельеры, художники, галеристы, и самые красивые девчонки Парижа… У меня часто бывали Аззедин Алайя, Билли Бой, художники Майкл Рэй, Кристиан Болтанский, галеристка Дженнифер Флай, которая сегодня возглавляет крупнейшую в Европе ярмарку FIAC (Foire Internationale d’Art Contemporain).

Но время шло, я немного устал от вечного праздника и отправился работать в Швейцарию. В 1988 году в Художественном музее Берна проходила первая европейская масштабная выставка советского искусства «Живу-Вижу». Там я впервые увидел живьем работы Ильи Кабакова, Кости Звездочетова, Семена Чуйкова, Эрика Булатова. Это было что-то новое для меня, отличалось от всего, что я видел до этого и в Англии, и в Париже, и в Берлине… Так начиналась моя «русская» история.

В 1989 году я оказался в Москве (мне предложили основать в России филиал французского издательства Flammarion, который потом «перерос» в самостоятельное издательство книг по искусству и путеводителей по странам мира и регионам России «Авангард»). И вот спустя всего несколько месяцев жизни в Москве и я попадаю в местную художест­венную тусовку. Знакомлюсь с Айдан Салаховой, создательницей «Первой галереи», встречаюсь со своей будущей женой Аннушкой, конечно, художницей, которая сразу знакомит меня со всей московской «бандой» «Чемпионов мира» и сквотом Чистых прудов — с Костей Звездочетовым, Борисом Матросовым, Сергеем Мироненко… Я был счастлив, да и они тоже, ведь пришел француз из европейской арт-тусовки, с опытом и знаниями, который очень интересуется русским искусством. Я стал приобретать работы своих друзей и снова устраивать арт-вечеринки — в квартире на Тверской (кстати, бывшем прибежище Луиса Корвалана), с прекрасным видом на Центральный телеграф с крутящимся глобусом. И помню, в один из волшебных вечеров у меня дома мы сделали бумажные самолетики, вышли на балкон и стали бросать эти самолетики в глобус. Мы представляли, будто живем на Луне и хотим захватить Землю. Костя Звездочетов угодил тогда в самый центр Земли…

А уже в 1990 году был Питер, где я встретился с Сережей Бугаевым-Африкой, Тимуром Новиковым, Георгием Гурьяновым, Владиком Монро и, конечно же, стал покупать работы этих тогда молодых художников. Больше 25 лет я так и продолжаю приобретать работы молодых. И мне приятно, что для многих российских художников я первооткрыватель — среди них и Монро, и Гор Чахал, и Алексей Калима, и Миша Мост, и Валера Чтак, и Сергей Шеховцов, и Влад Кульков, и Иван Горшков, и «Синие носы»…

Говорят, что у меня есть чутье на самое интересное современное искусство. Но за этим «чутьем» стоят культурный багаж, опыт, глубокий интерес, которые и помогают предвидеть многие процессы. Стоит мне сегодня приобрести первые работы молодого художника, как через какое-то время цены на него взлетают. «Если Броше купил, значит, это стоит того», — рассуждают следом галеристы, коллекционеры, кураторы. Теперь я могу формировать вкусы, предугадывать новое, развивающееся, и здесь нет никакого хвастовства.

Сегодня в России очень мало коллекционеров, которые вроде меня собирают системные коллекции современного русского искусства. Именно в этой власти над умами, над процессами во времени, на мой взгляд, и состоит миссия коллекционера, его амбициозная роль. Ну и в просвещении, конечно, в популяризации — время от времени я устраиваю крупные выставки. В 2001 году я организовал первую выставку современного искусства из российских частных коллекций на 300-метровой площадке в рамках Арт-Москвы. Периодически выступаю и сольно, с собственной коллекцией (в Московском музее современного искусства в Ермолаевском переулке в 2007 году, в ММСИ на Тверском бульваре в 2010 году, в музеях восьми городов России с проектом «Будущее зависит от тебя. Новые правила!» в 2008-2009 годах). Последняя моя масштабная выставка прошла этой зимой, заняв три этажа Мультимедиа Арт Музея, Москва.

За годы коллекционирования я, кажется, понял для себя, что же такое современное искусство, что интересно, а что, напротив, искусством не является и скучно. Сформулировать это не так-то просто. Но главное, что, на мой взгляд, отличает новаторские произведения от ученических попыток творчества, — это особое видение действительности, самобытный взгляд, для которого художнику удалось найти изобразительный язык.

Также очень важно, чтобы в работе читался историко-культурный контекст. Вот возьмите фотографию Арсена Савадова из серии «Мода на кладбище». Что мы видим? На переднем плане девушки-модели в гламурно-черном, а на периферии похоронная процессия. Да ведь это тот же старинный барочный жанр ванитас (когда в центре композиции — череп), тот же рассказ о бренности бытия, но лишь современным языком.

Принято считать, что современное искусство — явление глобальное, наднациональное. И вроде бы да. Заходишь на выставку — в Париже ли, в Москве ли, — вроде бы одни и те же образы, одни и те же приемы и художественные направления. Но мне интересно, например, собирать именно российское искусство, отчасти потому что я здесь живу, но и потому что я чувствую в нем национальный колорит, неуловимый, но четкий. Возьмите картину Миши Моста No Future Forever. Ведь это очень по-русски, эдакая вселенская хандра.

В России мне нравится. Мне здесь хорошо, и, мне кажется, сейчас мы с вами живем в очень интересное время, подходящее для творчества, для рождения новых имен и талантов. Так что по поводу No Future Forever — я бы еще поспорил».

Читайте также