Дом Gucci представил в Шанхае масштабный проект
На этой выставке все, от начала до конца, оказывается не тем, чем представляется на первый взгляд. И одновременно все имеет более глубинный смысл, чем кажется. Взять хотя бы плакат, анонсирующий The Artist is Present, – женщина с черной косой в красной водолазке видится Мариной Абрамович с портрета фотографа Марко Анелли, а на деле оказывается похожей на нее моделью. Да и само название экспозиции в шанхайском Yyz Museum один в один повторяет название выставки Абрамович в нью-йоркском MoMA в 2010 году и ее же перформанса 2012 года. И еще отсылает к слову «presence» в названии фотоальбома портретов Абрамович и словно бы намекает на то, что значение «Присутствия художника» (так можно перевести название выставки Микеле – Каттелана) в этом проекте весьма относительно и раскрытая им тема оказывается куда важнее.
Алессандро Микеле давно интересовала тема реального и фальшивого, оригинала и копии, подлинника и его имитации. Собственно, эта животрепещущая тема для любого, кто творит в мире моды, постоянно сталкивается с присвоением своих идей на более низком, примитивном уровне производства. И вынужден выработать к этому весьма конкретное отношение. Микеле же задумал воплотить тему имитации на самом возвышенном уровне – на уровне искусства, в котором точно так же полно плагиата и буквально все может быть подвергнуто сомнению: и подлинность произведения, и его ценность, и даже его авторство.
Собственно, и сам Микеле в каком-то смысле – талантливый плагиатор. Став четыре года назад креативным директором Gucci, он произвел в модном бренде эстетическую революцию, смешав исторические коды c винтажным стилем XIX века, уличной модой, рок-шиком и диско-романтизмом, героев мультфильмов с национальными костюмами. И прослыл мастером парадоксального сочетания несочетаемого, часто позаимствованного из других эпох. В итоге превратив «эстетику безобразного» не только в модный тренд под названием «кэмп», но и в очередной предмет подражания.
Для масштабного воплощения темы бесконечного копирования как парадигмы современной глобальной культуры Микеле решил обратиться к эксперту – им стал 58-летний Маурицио Каттелан. Один из главных проказников и провокаторов арт-мира, он сам уже много лет блистательно выступает в жанре имитации: создает человеческие фигуры и животных из воска в полный рост, их непосвященные часто принимают за настоящие, несмотря на парадоксальность ситуаций, в которые их помещает художник.
«Наши взаимоотношения начались по принципу старому как мир: как художника и патрона. Алессандро пригласил меня выступить куратором выставки о ценности копии. А я прекрасно понимал, что его модный мир долгие годы борется против подделок, в то время как моя арт-среда зачастую принимает факт воспроизведения как самостоятельный акт чистого творчества. Эти две противоположные точки зрения восприятия по сути одного явления были давно интересны и Алессандро, и мне самому. Разумеется, я не раздумывая принял предложение Gucci. И мы с Алессандро четко сформулировали проблематику: может ли художественная выставка, которая поддерживается всемирно известным модным брендом и курируется художником, явить альтернативный способ восприятия копии?» – рассказывает Каттелан.
В качестве куратора выставки он отобрал работы 37 современных художников со всего мира, которые создали копии чего бы то ни было, и выстроил каждый художественный «акт присвоения» по определенной логике. Поход по миру имитирующего и оригинального, воспроизводящего нечто и выставляющего его в новом свете, состоит из шестнадцати больших залов. Причем часть инсталляций и даже перформансов в них обладают актуальным нынче иммерсивным эффектом вовлечения зрителя в происходящее. И требуют от него не только переосмысления, но местами и действия.
Наотмашь выставка бьет уже в первом зале, где художница Капвани Киванги заставляет зрителя сначала пройти через пространство ярчайшего розового цвета, а затем резко оказаться в люминесцентном голубом. Эти вспышки следуют врачебным теориям XX века о воздействии данных цветов на сознание пациентов и дебаты социума на сей счет. Из этой конфронтации «помогает или вредит» зритель переходит в мир монотонного труда китайских женщин, воспроизведенный Микой Роттенбергом. И фигурки кроликов из выращиваемого работницами фабрик культивированного речного жемчуга куда милее, чем медленно сводящая с ума монотонная видеоинсталляция на тему этого рабского труда.
Китайский художник Сюй Чжен воспроизвел в отведенном ему зале часть скульптурной композиции Парфенона, и буквально на головы древнегреческим богам и героям водрузил скульптурные фигуры бодхисаттв. И наверное, это самый очевидный объект на выставке для любого ее посетителя – столкновение Запада и Востока, двух цивилизаций и двух менталитетов. Художник Хосе Давила подражает своему коллеге Дональду Джадду, нынче покойному ключевому представителю минимализма: тот прославился своими скульптурами-«коробками», или «стопками», которые он помещал на стену по вертикали, одна над другой. Только Джадд создавал свои работы из камня, а Давила повесил на стену самые настоящие картонные коробки. Точно так же прислоненные по соседству к стене две доски для серфинга от Риины Спаулингс на деле оказываются выточенными из мрамора. И это два ярких образца того, как банальное изменение материала моментально меняет и ценность объекта, и его утилитарное предназначение, низводит или возвышает. И подобных примеров на выставке немало.
Чего только стоит зал ярко-розового цвета, намекающий на поп-арт-стилистику порносалонов 1970-х. В нем объединены работы сразу пяти художников, европейских и восточных, так или иначе эксплуатирующих в своих произведениях тему чувственности, эротики и секса на продажу. А вот проход посетителя через туалетные комнаты – женскую и мужскую, а вернее, сквозь объект арт-группы Superflex, пожалуй, самый неинтересный иммерсивный акт на выставке: слишком уж унифицированный у ватерклозетов дизайн, как в тысяче офисных зданий в мире. Куда увлекательнее смотреть за процессом... пищеварения и дефекации объекта Cloaca Вима Дельвуа. Художник механически воспроизводит этот естественный человеческий процесс уже с 2000 года и за это время создал несколько вариаций подобных машин. Эту точно так же нужно «кормить» реальными продуктами, и на выходе она воспроизводит вполне органические экскременты, так что здесь иммерсивный эффект весьма противоречив.
Работы самого Каттелана представлены на выставке дважды. В одном зале помещена его миниатюрная копия Сикстинской капеллы, сбитая из фанеры в масштабе один к шести и расписанная a la Микеланджело современными живописцами. Зато зайдя внутрь Untitled, можно сделать селфи – в Ватикане же фотографировать в капелле запрещено. Кстати, Каттелан не первый, кто создал свою версию шедевра, – копия капеллы в натуральную величину уже много лет путешествует по Мексике и является объектом паломничества католиков.
Еще в одном «коллективном» зале разместились миниатюрные копии самых известных скульптур Каттелана – таким образом художник воспроизвел самого себя. Кстати, в этом же зале можно видеть единственную на всей выставке аллюзию к миру Gucci – под стеклянным колпаком расположилась сумка Sylvie, воссозданная из тысячи специально изготовленных для этого деталей конструктора Lego китайским умельцем Энди Хангом, одним из 35 художников, официально имеющих право творить из Lego иную реальность.
К слову сказать, в том, что выставка проходит именно в Шанхае, есть своя ирония для двух разных цивилизаций. Европейцы по-прежнему воспринимают Китай как страну, где масштабно создают копии модных предметов. А в самом традиционном китайском менталитете оригинал и его копия – это фактически равные величины, статус которых зависит лишь от контекста.
Отвечает ли The Artist is Present на поставленный Микеле и Каттеланом вопрос: как оригинальность может быть достигнута художественным актом воспроизведения? На этот вопрос куратор находит ответ сам. «Сложные комплексные отношения между реальностью и образом, между произведением и воспроизведением были важнейшей темой в искусстве на протяжении веков. И еще острее звучат сегодня, когда уже все придумано не нами, мы все подпитываемся друг от друга и алчно потребляем любое визуальное изображение, – рассуждает Каттелан. – Идеи практически всех работ в The Artist is Present не оригинальны сами по себе, но благодаря контексту и восприятию аудитории они меняются и звучат сегодня иначе. И в этом смысле факт копирования и присвоения давно можно воспринимать как акт уважения и любви к противопоставляемому оригиналу. В современном мире давно уже пора позаимствовать и видоизменить одну знаменитую цитату: “Я копирую, и значит, я существую”».
