Парижские прогулки: из очень личных впечатлений
Города всегда сами выбирают себе женщину. А потом ее одевают, шепчут разности на ушко и провоцируют на всякие интересные дела.
Она может этого не замечать, но если так все же случится, то значит ей очень повезло. Все просто: если нечаянно поймать дыхание города, то он вас поцелует. Вам будут приходить в голову одни и те же мысли, и случаться самые невообразимые фантазии. А какие там у него фантазии, и чьи они на самом деле, уже будет совершенно невозможно разобрать, да и ни к чему.
Всего лишь смутное желание сесть в такси и отправиться немедленно за винтажной плиссированной юбкой на край Парижа. Или по дороге в какую-нибудь аптеку за глазными каплями остановится у витрины с дамским бельем, постоять пару минут, а затем сигануть внутрь. И, не померив, оказаться на кассе с кружевной шелковой комбинацией цвета легкого загара, кружевными панталонами и блеском для губ.
Во Франции никто не слушает Карлу Бруни, а зря. Потому что как только утренние лучи солнца трогают тонкие прозрачные шторы, ты, так же, как она, кое-что слышишь. «…quelqu'un m'a dit… ” - волшебно звенит в голове, и вот уже босые ноги шуршат по столетним доскам, пузырьки шампанского, как пылинки в солнечном луче, танцуют спросонья в бокале, и кажется, что прямо так, нечёсаной, в растерзанном пеньюаре можно выплеснуться на набережную Сены, кружась и тихонечко напевая «…C'est quelqu'un qui m'a dit que tu m'aimais encore…» (…однако кто-то сказал мне, что ты все еще меня любишь…)
Я прочитала однажды у одной известной и заслуженной писательницы, что длинные фразы строить очень вульгарно и неправильно. Неясно, говорит она, в чем суть и зачем так, если можно короче. Она, наверное, никогда не пила с утра шампанское голой, жмурясь от удовольствия и совершенной бесполезности происходящего. А может и пила, но это было очень давно, и теперь вместо тумана и пузырьков - очки в пухлой оправе и успокоительный сбор №2.
Наверное, длинные фразы, как и длинные волосы, очень сложны и запутанны в обращении. Наверное, они не для понимания, а для того, чтобы оставлять их распущенными по ветру, разметанными по подушке, забытыми во сне. Бесконечные фразы прекрасны своей бессмысленностью, как акварельное парижское утро. Они как поездки, длинные и короткие, в череде которых уже теряется всякий смысл, и то, что казалось ошеломляющим, становится обыденным и наоборот.
Много раз, ежась от больших проспектов, бесконечных мостов, мусора, холодных глаз и необходимости восхищаться, мне хотелось отсюда сбежать. И никакие устрицы, музеи, роскошные отели, галантные месье и прекрасные мадам в буклях не заставляли воспоминания улыбаться и теплеть. Холодно и промозгло мне там было всегда, и в Шанель и без.
В этот раз он меня поцеловал. По-французски, прямо на таможенной проверке. От неожиданности, я еще крепче сжала ручку багажной сумки, вспомнила о том, что Зидан тоже французский алжирец, и загадочно улыбнулась ничем не примечательному офицеру паспортного контроля.
А дальше начались чудеса. Стоило только открыть окна в номере отеля на Орлеанской набережной, как город стал источать ароматы. Он буквально накрыл теплом соскучившегося друга, мурашками первого любовника, шепотом моих собственных слов.
Словно разбились оба любимых парфюма: Santal и Oud – я их часто смешиваю, чтобы получилось то самое настроение, но тут уже все приготовили заранее. Все разлили, смешали, посыпали битыми мерцающими осколками и не убрали.
Все вроде то же самое, но теперь ты более чем желанный гость. Тебе можно все, и даже больше, и у тебя есть «крыша». Это ощущение я очень хорошо знаю. Это ощущение приходит, когда тебя целует город. Когда он впервые приглашает тебя на свидание. И ты всегда будешь помнить этот момент, сколько бы у тебя ни было свиданий до и после.
Когда-то, в баре отеля Castes, куда я тайком сбежала изменить Венеции, у меня тоже случилось свидание. Оно было бархатно-красным, в тяжелых зеркалах и кромешном трюфельном экстазе. Тяжелая голова, тяжелые пальто и слишком душные поцелуи.
Это происходит тогда, когда город не обращает на тебя внимание, когда ты - одна из тысяч. Когда у тебя приглашение в первый ряд, а ты не в силах надеть улыбку и не в силах сделать ни одного легкого шага, как бы изящны ни были твои туфельки. Венеция, правда, потом мне припомнила это выступление, но ничего страшного, она же Женщина, итальянка. Когда женщина злится, это всегда немножко опасно, немножко понарошку, немножко комично и трогательно. Злилась она недолго, а мне не нравился Париж.
Мы мчимся под дождем на блошиный рынок. Это ужасный район, но внутри цветут белые лилии. Мне срочно нужен портсигар, серебряный с инкрустацией, а еще винтажные клипсы Dior или Tiffany, или Lagerfeld и еще вот веер, и даже, наверное, зеркало с перчатками и подсвечником.
Кое-что так же легко, как радуга после ливня, как пуанты времен Дягилева, как аромат чьей-то сигары, попадает ко мне в карман. А потом он показывает мне концерт в маленьком кафе. Почти Шарль Азнавур, почти Эдит Пиаф, почти влюблена, точно взаимно и легко.
Париж бывает очень задумчивым и тихим, если он немного влюблен.
Он непременно наденет на тебя полупрозрачное бежевое платье, шелковое белье и кашемировый нежный свитер. Он обязательно оставит тебя одну, но ты будешь знать что он рядом. Ты будешь чувствовать его поцелуи в утреннем шампанском, в свечах и блеске украшений. Будешь видеть его улыбку в устричных ланчах и ледяном Ruinart.
Он погуляет тебя по террасам и крышам, набережным и паркам. Он познакомит тебя с мужчинами, до которых тебе нет дела, и заставит тебя хохотать над ними и принимать ни к чему не обязывающие подарки. А еще он покажет тебе фейерверки в день взятия Бастилии, танцы на столах на набережных, научит без повода носить красную помаду, поднимет высоко-высоко к прозрачным облакам и так же нежно спустит обратно.
А когда придет время прощаться, он ничего не скажет, потому что он бесконечно занят, но он обязательно увидит тебя снова и опять будет любить тебя вне зависимости от того, будешь ты мадам или мадемуазель, и чья рука будет в твоей руке или наоборот.
Катя Болотова
